Мы так не договаривались - Страница 34

Пальцы Леоры замерли на полпути ко рту, и она, пряча от Макса лицо, чуть заметно наклонила голову.

— Вряд ли. Во всяком случае, не моя родная семья, — глухо отозвалась она.

Макс нахмурился, уловив внезапное напряжение в ее голосе. И такую реакцию он замечал не впервые. Он подался вперед, накрыл ее ладонь своею.

— Посмотри на меня, Леора. — Он дождался, пока она исполнит его просьбу. — Скажи, что не так? Всякий раз, когда я заговариваю о твоей семье, ты уходишь в себя. Что происходит? Я задаю вопросы, которых, на твой взгляд, не имею права задавать, или же я задеваю за живое?

Леора смотрела в глаза Макса и думала о том, что хочет, чтобы он все знал. Если они стремятся к близости, между ними не должно оставаться никаких тайн.

— Ты задеваешь за живое, — медленно, стараясь не заикаться, произнесла она. Леора высвободила руку и стряхнула упавшие на одежду зерна поп-корна. — Это связано с теми двумя приступами паники, которые ты видел. И это относится к раннему детству, до моего удрчерения. — Она искоса взглянула на него и отвернулась. До сих пор выпадали моменты, когда Леора гадала — не сделала ли она чего-нибудь ужасного, чем заслужила физическое насилие, ставшее нормой ее жизни до того, как на ее пути появились приемные родители. Конечно, она и сама понимала, что это не так, и все же… Макс нахмурился, чувствуя, как тяжело дается ей это признание. Ему всегда была ненавистна жестокость в любом проявлении, но, направленная на невинных, беззащитных детей, она превращалась в преступление, которому не смог бы найти оправдание ни один разумный человек. Он вглядывался в ее милое лицо, пытался прочитать, что скрывается за этим грустным взглядом; он искал нужные слова, а самому хотелось лишь одного — обнять ее покрепче и заставить поверить, что больше никто и никогда не причинит ей такую боль, не вызовет в ней такой страх.

— Это был твой отец, твой родной отец? — спросил Макс наконец. — Это он научил тебя бояться мужчин? — Он запнулся, сам ужасаясь вопросам, что срывались с его языка. — Отец обидел тебя?

Леора кивнула и, кинув на него еще один быстрый взгляд, снова отвернулась.

Максу удалось обуздать свою ярость. В ее глазах он заметил стыд, опасение, что он может обвинить ее.

— Меня забрали у родителей, когда мне было двенадцать. С тех пор я с ними не встречалась. — Она подняла голову. — Я не хочу их видеть. — В ожидании приговора Леора собрала всю свою волю в кулак.

— А мать не попыталась тебя защитить? Попросить у кого-нибудь помощи?

Леора покачала головой, на этот раз даже не взглянув на него. Его бесстрастный тон так отличался от полного чувств голоса, к которому она привыкла.

Макс, только ради Леоры усмиряя свой гнев, осторожно потянулся к ней, обхватил ее хрупкие плечи, прижал к себе. Ее напряжение он ощущал каждой своей клеточкой.

— У тебя нет причин искать встречи с ними. Судя по тому, что ты рассказывала о приемных родителях, тебе и не нужен больше никто из родственников, кроме Лоррейн с Джеффри и твоих сестер. — Макс приподнял ее лицо, заставив посмотреть себе в глаза. Он не хотел, чтобы она сомневалась в его словах или пряталась от них. — Такие люди, как твой отец, не заслуживают иметь детей, и мне чертовски жаль, что тебе пришлось из-за них перенести столько страданий.

— Но он был болен, — возразила Леора, повторяя то, в чем пытался ее убедить врач.

— И что? Это его извиняет? — Он убрал с ее лба шелковистую прядь. — По мне, так ничуть. Болен человек или здоров, но он не имеет права оскорблять и терроризировать другого человека, тем более ребенка. Ничто, никакая болезнь не может оправдать подобной жестокости. Ты не в силах забыть того, что случилось, и не в силах с этим жить. — Макс нежно коснулся ее щеки.

Леора смотрела на него, не отрываясь. Его слова, в которых было столько правды, поразили ее. Казалось, он сумел заглянуть внутрь ее и прочитал ее мятущиеся мысли. Но он понял. Леора не знала, как ему это удалось, но он понял то, что она не сумела объяснить ни врачу, ни своим родным.

— Что же мне делать?

— Солнышко, у меня нет на это ответа. Я бы многое отдал, чтобы его иметь. Но я точно знаю, что самые ужасные вещи в моей жизни обретали ценность, если мне удавалось взглянуть на событие со стороны и понять, что оно значит для меня или для близких мне людей.

— И что тогда?

— Тогда я мог направить свою боль, свой гнев или разочарование в другое русло. А когда я занят, когда я делаю что-то, я уже не страдаю от того, чего нельзя изменить. А значит — ад в моей душе постепенно исчезает. Я не забываю, но я учусь. И потеря становится моим приобретением.

Леора вся обратилась в слух. Ее истерзанное сердце впитывало слова Макса, как живительный бальзам, от которого затягивались открытые раны. С самого детства она не могла погасить адское пламя, опаляющее смрадным дыханием ее существование.

— А я все эти годы отгораживалась от того, что произошло.

Он кивнул, но ничего не ответил. Ответы ей придется найти самостоятельно. Но он мог помочь хотя бы тем, что находится радом. И Макс, терпеливо ожидая, не выпускал ее из объятий.

— Я не сумела обратить все это себе на пользу. Моя боль просто висела у меня на шее тяжким грузом все эти годы.

Он чувствовал, как с каждым словом тает ее. напряжение. Стыд уступал место пониманию. Горечь — уверенности. Его переполняла гордость за нее, за ее мужество, за ее стойкость. Ему хотелось подбодрить ее улыбкой, но он не пошевелился, ничего не сказал, боясь спугнуть минуту искренности.

— Интересно, как это бывает у других. Испытывают ли они то же, что испытывала я?